Школьные трудности

 

В зимнее время мы продолжали тимуровскую работу, ходили в госпиталь, работали на фермах, но основным делом были занятия в школе. За партой мы забывали о войне, но и здесь она оставляла свои следы. На четверых учащихся выдавали один учебник, совсем не было тетрадей, и писали на плакатах и газетах.

Помню такой эпизод. Папа принес нам по две тетради в 48 листов в клетку и линейку. Когда я принесла их в класс и одну положила на край парты, а на другой стала писать, то взоры многих учеников с большой завистью были устремлены на эти тетради.

Прозвенел звонок, к парте подошел Вася Кудряшов. Это был очень высокий, сильный и озорной юноша. Все его очень боялись.

Взяв с края парты тетрадь, Вася посмотрел, сколько она стоила и, обращаясь ко мне, произнес: "Завтра я принесу тебе за тетрадь деньги".

Класс затих, даже учительница застыла у стола. Несколько секунд я пребывала в шоке, а затем, резко повернувшись к собеседнику, отчетливо произнесла: "Вася! Не приноси мне деньги, я ее не покупала". И решительно, взяв вторую тетрадь, разогнула скрепку и раздала листочки всем девочкам. Вася тоже проделал со второй тетрадью, наделив листочками мальчиков. "Поверьте, из вас вырастут хорошие люди!" - обратилась с этими словами ко всему классу наша учительница.

Я искренне переживала, что дома меня будут ругать за тетради. Но дома меня никто из взрослых не ругал, а наоборот порадовались моему поступку.

С тетрадями произошел еще один и такой казус. Катаясь на санях с горы, я сильно повредила руку и забинтованная лежала дома. После занятий в школе ко мне всегда приходила Валя Скурлатова. Ее отец был военкомом. Однажды она предложила написать письмо тов. Сталину и рассказать ему о нашей жизни. Идея мне понравилась. Нам с Валей казалось, что мы написали хорошее письмо, где рассказали о нашей помощи в уборке урожая, об уходе за ранеными в госпитале, и прочих текущих делах. В письме, мы посетовали только на одно, что не хватает книг и тетрадей, как попадет книга мальчикам, так они долго нам ее не дают. И в конце письма попросили тов. Сталина о единственном: помочь хлебушком шести семьям, указав их по фамилии, так как эти семьи от голода скоро начнут пухнуть. Вложив письмо, написанное на двух листах в конверт, мы написали на нем "Москва. Кремль. Лично Иосифу Виссарионовичу Сталину" от пионерок и поставили с одноклассницей свои имена.

Через два дня Валю вызвал директор школы и пожурил ее за то, что своим письмом мы беспокоим тов. Сталина, который занят и так важными делами. Заканчивая беседу с ученицей школы, директор убедительно просил ее никому об этом письме не рассказывать.

А вечером этого же дня со мной разговаривал мой папа. Он был встревожен и раздосадовано с горечью сказал мне: "Я думал, что ты у меня умнее. Хорошо, что письмо задержали у нас на почте и переправили в РОНО. Нас с отцом Вали вызывали для беседы. Ведь вы могли бы нас в тюрьму засадить, дурьи головы! Да еще уйму ошибок там наворочали. Ты понимаешь хоть, умница, что могло быть?" А потом я слышала, как он рассказывал взрослым. В ходе беседы заведующий РОНО сказал моему отцу: "Вы понимаете, чем могло это кончиться для двух руководителей района!? Ведь это идет из семей. Наверное, это обсуждалось дома у каждого из вас. Прошу вас! Чтобы ни кот, ни кошка не узнали об этом".

В седьмом классе мы пошли учиться в среднюю школу. Нас осталось только восемь человек из пятидесяти одноклассников. Коллектив 7 "А" класса, в котором я стала учиться, был дружным, шаловливым. Мы были счастливы, что обрели хороших учителей и новых друзей! Наконец-то, будет настоящая учеба! За 5 и 6 класс мы не знали своих отметок, не выдавали нам табеля. Мы жили надеждой, что при появлении стабильности у нас все будет иначе, мы наверстаем упущенное.

Но и в этой большой школе было много проблем. Учебников было мало, поэтому учителя старались пользоваться только одним методом преподавания - методом рассказа. Отвечая урок, мы вспоминали рассказ учителя. А уж если попала книга в руки, мы с радостью прочитывали параграфы даже те, которые нам еще не объясняли. Многие ученики отвечать урок не выходили к столу учителя, да и сам учитель старался задать вопрос, и был доволен, получив правильный ответ с места. К концу четверти мы стали волноваться за своих товарищей, которые не имели оценок в классном журнале. Так было с моей подругой Раей Корытциной. Мы всячески умудрялись подсказывать ей, когда она отвечала с места. Лишь бы ей поставили оценку "посредственно".

Однажды за один день Рая получила четыре оценки "пос." и вышла в успевающие, но после окончания 7 класса моя подруга ушла из школы и продолжила свою учебу в ремесленном училище.

Работая учителем, я много раз задавала себе один и тот же вопрос: "Почему учителя прощали нам плохое поведение, дерзости и делали всякие снисхождения?" Думаю, что они понимали и жалели искренне нас за то, что мы были лишены счастливого детства, испытывали голод, лишения отцов, которые сражались на фронте, а у некоторых отцы уже погибли. Условия для учебы были плохие. Мы сидели в классе в верхней одежде, в головном уборе, даже учителя ходили так же, только без головного убора. Книг не хватало, тетрадей совсем не было, чернила мерзли. Выла почти сплошная завшивленность. Мальчиков стригли наголо, а девочкам так трудно было расставаться со своей прекрасной косой. Каждый день перед началом урока проводился санитарный осмотр. Теперь-то мне понятно, почему учителя прощали нам дерзости, шалости. А мы так часто обижали учителей, не осознавая меру ответственности за свои поступки!

Идет урок немецкого языка. Весь класс чем только ни занимается: девочки на последних партах обвязывают носовые платочки, мальчики играют в карты, кто-то читает книгу, некоторые, повернувшись спиной к учителю, разговаривают с одноклассниками. Стоит сплошной гул в классе. Только три человека работают: это наш учитель, очень образованный человек, Михаил Евгеньевич, Рая Лагвликина и Виталий Фомин. Отдельные ученики следят за переводом текста, записывая его между строчек учебника.

В одном из классов был такой случай, ставший школьным анекдотом. Михаил Евгеньевич прерывает "переводчика" (так мы звали тех, кто переводил текст), и попросил одну ученицу продолжить чтение. Поднявшись из-за парты, ученица толкает в спину впереди сидящую одноклассницу и говорит: "Лидка! Подскажи!" А Лидка подставила ладонь ко рту, произносит: "Лист выдран". Не задумываясь, за ней повторяет отвечающая ученица: "Ист выдра". Учитель продолжил диалог в тон услышанному: "И есть ты выдра?!" Позже смех стоял до конца урока, а в перемену этот свежий анекдот облетел всю школу.

На уроке географии мы поочередно садились на парту перед любимым нашим учителем Егором Филипповичем. И вот для двоих он объясняет материал, а все остальные занимаются, чем хотят. Сидящие за первой партой ученики должны еще и отвлечь учителя своими уточняющими вопросами по теме урока. Егор Филиппович был высокообразованным человеком, нами любимый. По нашей просьбе он так красиво пел песню "Однозвучно звенит колокольчик". Был руководителем школьного хора.

В этот день на уроке мы изучали планеты нашей вселенной. Затем учитель попросил мою соседку назвать планеты еще раз, чтобы закрепить материал для учеников. Моя одноклассница встала, водит пальчиком по парте и молчит. Егор Филиппович перечисляя, подсказывает ученице: "Марс, Юпитер, Нептун". Ученица молчит... Он еще раз повторил: "Марс, Юпитер, Нептун". И при полной тишине, моя одноклассница выпаливает, в рифму сказанному учителем: "Да Болтун". Напряженная тишина в классе. Глупость сказанного поняли все, в том числе и моя одноклассница. Слезы раскаяния брызнули из ее глаз. А Егор Филиппович посмотрел на плачущую ученицу и стал ходить по классу от окна до двери... И так он ходил до конца урока при полной тишине. Нам всем было стыдно перед учителем за этот поступок и обидно. Девочка потом извинилась, но в памяти этот эпизод так и отпечатался.

Моя цепкая память хранит еще один эпизод о неблаговидном поступке одной ученицы... Вечером мы катались с горки на санках. Вдруг видим, что наша молодая учительница по математике везет на санках хворост из леса. Среди нас в это время находилась девочка оставленная на второй год обучения этой молодой учительницей. Второгодница, увидев нашу учительницу по математике, подошла к ней и, обругав нехорошими словами, со злостью перевернула санки с хворостом. Нас, стоящих рядом, пробил пот, и краска стыда бросилась нам на лица от увиденного и услышанного. Последствия этого инцидента для обеих были грустными: ученица в школу не пришла, а учительница, проболев целую неделю, и отработав до конца учебного года в нашей школе, перевелась на работу в другой район области. Нам очень хотелось случившееся загладить, и раза четыре привозили мы дрова своей математичке. Тайком сваливали дрова у крыльца.

Эти примеры я привела потому, чтобы подчеркнуть еще раз всю сложность нашей жизни и душевную детскую неудовлетворенность, которую я не раз упоминала. Много было пропусков из-за болезней, из-за ветхой одежды. Дрова привозили старшеклассники. Вместе с классными руководителями на машине выезжали в лес с пилами, топорами. Валили деревья, там же их пилили, нагрузив машину, возвращались домой. Ездили на заготовку дров по очередности классов, но и этих дров не хватало. Учителей мы уважали, но не боялись. Боялись мы только одного человека в школе - директора школы Дмитрия Потаповича. Во время перемен в длинном коридоре школы шум, свалки, крики, смех и иногда драки. Надо было согреться до урока. Но только стоило показаться в конце школьного коридора Дмитрию Потаповичу, мы все замирали, вставали вдоль стен на вытяжку. В своем зимнем суконном пальто, в высокой папахе он шел между наших застывших рядов из учеников и на наши тихие приветствия, поворачиваясь направо и налево, говорил одно слово: "Здравствуйте!"

Февраль 1942 года. Этот месяц запомнился всем свирепо леденящими метелями. Каждая ветка, каждый провод - все, что может заиндеветь в белоснежной неправдоподобной красоте.

К беде, которая пришла чуть ли не в каждый дом, добавились еще две: не получая достаточного питания, многие люди еле передвигались неуверенными шагами. Холод стоял в домах. Ослабевшие люди не смогли заготовить себе дрова и чтобы протопиться, жгли в печках все, что могло гореть.

Наша школа была деревянная, одноэтажная, построенная перед войной. Классы были расположены по одну сторону от коридора, длинного и узкого. Классы выходили на восток. Только один класс был в торце. В нем-то мы и учились в 7 классе. Это был самый холодный класс, поэтому в морозные дни нас переводили в другие седьмые классы. Конечно, нам это не нравилось. И вот мы решили сообща выразить протест. Пришел один учитель и просил перейти в 7 "В" класс, но мы не пошли. Пришла классный руководитель, и мы вновь отказались переходить в соседний класс. И вот кто-то из ребят сказал: "Сейчас придет "Потапыч". Так звали мы своего директора. Чуть не хором все закричали: "Не пойдем! Не пойдем!" В это время Аникин вскочил на крышку первой парты и, вытянув руку в сторону двери, начал повторять, как речевку: "А он скажет: "Выйди вон! Выйди вон!" Увлекшись духом забастовки, мы долго скандировали, причем стуча крышками парт. И вдруг дверь открывается, появляется папаха директора, и только одна фраза прозвучала из его уст: "Чаркина! Что здесь происходит?" Но в классе уже никого не было. Испарившись, исчезли все в секунду. Осталась одна Чаркина Тоня, которая в классе была старостой. Очень энергичная, боевая, умная девочка и пользовалась уважением со стороны одноклассников. Чуткий, отзывчивый товарищ. Такой она осталась и до сих пор.

Началась новая весна 1942 года. На год мы стали старше. Был уже приобретен свой опыт в физической работе не по нашим детским годам. Мы испытывали радость за успехи наших войск на фронте, героические подвиги молодежи воодушевляли нас на новые дела. К началу полевых работ каждый школьник принес в школу по 2 кг картофельных верхушек, так как посадочного картофеля не хватало в колхозах и совхозах. Каждая семья получила задание принести по 1 кг сушеного картофеля, засыпали в посылочные ящики для отправки на фронт. Нам уже доверяли ответственные посты. Мы вывозили на поля навоз, сеяли зерновые, сажали картофель, задерживали снег.